The asynchronous VN-reflexes (Bulaestian /ч’iндреǐ/ ‘generous’ presents a clear example) in the Ukrainian dialects were in depth considered by P. E. Hritsenko and were clearly explained as a “phonetic polonism”. Well, the question is when and how this phenomena appeared in the Bulaestian dialect? We should consider the following facts here: 1) in general, polonisms are presented in the Bulaestian dialect by some early examples mainly; 2) the great part of polonisms known in other Ukrainian dialects are absent in the Bulaestian one; 3) Polish szczodry ‘generous’ do not demonstrate any VN-reflex; 4) we see some analogies (шандрий, чандрий) in some other south-western Ukrainian dialects; 5) it is unlikely that these analogies appeared independently at all (at least that concerns the forms чандрий and чeндрий); 6) anyway, it is obviously impossible to get the Bulaestian variant neither from чандрий (conversely, чандрий appeared as a result of /e/ to /a/ transition from чeндрий), nor, more over, from шандрий (as it demonstrates, in addition, a loss of /ч/ from the initial /шч/). So, the phonetic form /ч’iндреǐ/ is an archaic one and reflects some early times of ethnic and linguistic history of Bulaestians. 

Manifestările VN-reflexelor asincrone (ca exemplu al cărora serveşte cuvantul bulăieştean ч’iндреǐ ‘generos’) in continuumul lingvistic ucrainean au fost detaliat studiate de P. Griţenko. Acestea, fără indoială, trebuie explicate ca „polonism fonetic”. Dar in ce mod şi cand acest fenomen a apărut in graiul bulăieştean? Trebuie să luăm in considerare următoarele circumstanţe: 1) in graiul bulăieştean polonismele sunt prezentate, in genere, ca un strat de imprumuturi foarte timpurii; 2) cea mai mare parte a polonismelor, prezentate in alte graiuri ucrainene, lipsesc in graiul bulăieştean; 3) cuvantul polonez szczodry, ’generos’ demonstrează lipsa VN-reflexului; 4) observăm un şir de analogii (шандрий, чандрий) şi in alte dialecte ucrainene sud-vestice; 5) este puţin probabil ca aceste forme analoage să fi apărut absolut independent (cel puţin чандрий şi чeндрий); 6) in orice caz, forma bulăieşteană, evident, nu poate fi dedusă nici din чандрий (invers, чандрий – este forma apărută din чендрий ca rezultat al tranziţiei /e/ in /a/ ), şi nici din шандрий (unde, in plus, urmărim dispariţia /ч/ din iniţialul /шч/). Prin urmare, apariţia cuvantului bulăieştean /ч’iндреǐ/ marchează etape timpurii ale istoriei etnice şi lingvistice a purtătorilor graiului bulăieştean.

Проявления асинхронных VN-рефлексов (примером которых является и булаештское ч’iндреǐ ‘щедрый’) в украинском языковом континууме были тщательно рассмотрены П. Е. Гриценко. И их, безусловно, следует объяснять как «фонетический полонизм». Но когда и каким образом этот феномен появляется в булаештском говоре? Мы должны иметь здесь в виду следующие обстоятельства: 1) в булаештском говоре полонизмы представлены в основном очень ранним пластом заимствований; 2) основная масса полонизмов, представленных в прочих украинских говорах, в булаештском говоре отсутствует; 3) польское szczodry ‘щедрый’ демонстрирует отсутствие VN-рефлекса; 4) мы видим ряд аналогий (шандрий, чандрий) и в некоторых других юго-западных украинских диалектах; 5) маловероятно, чтобы эти аналогичные формы возникли совершенно независимо (по крайней мере, что касается чандрий и чeндрий); 6) в любом случае, булаештская форма, очевидно, не может быть выведена ни из чандрий (наоборот, чандрий – это форма, возникшая из чендрий в результате перехода /e/ в /a/), ни, тем более, из шандрий (где, вдобавок, мы наблюдаем исчезновение /ч/ из инициального /шч/). Следовательно, возникновение булаештского /ч’iндреǐ/ маркирует ранние этапы этнической и языковой истории носителей булаештского говора